Рука и сердце [сборник litres] - Элизабет Гаскелл

замолчать и отойти, повторяя словно вскользь, но не без горечи: «Ступай, мальчик мой, ты и сам не ведаешь, чем кончится вся эта любовь».

Когда Аухарад исполнилось семнадцать, а Оуэну – одиннадцать или двенадцать, священник того прихода, в который входило поместье Бодоуэн, попытался уговорить сквайра Гриффитса отправить мальчика в школу. Дело в том, что священник этот во многом разделял вкусы своего прихожанина и был единственным поверенным его тайн и потому, постоянно возвращаясь к своим доводам, сумел убедить сквайра, что образ жизни Оуэна способен лишь нанести ему всяческий вред. С большой неохотой согласился сквайр расстаться с сыном, но в конце концов послал его в грамматическую школу в Бангоре, в ту пору возглавляемую великолепным знатоком латыни и древнегреческого. Здесь Оуэн доказал, что более талантлив, чем полагал приходский священник, объявивший, что мальчик совершенно отупел от того существования, что ведет в поместье. Судя по всему, ему предстояло добиться немалых успехов в той сфере познаний, которыми особенно славилась школа. Впрочем, он не снискал любви однокашников. Он был своенравен, хотя до определенной степени великодушен и самоотвержен, необщителен, но кроток, за исключением тех случаев, когда оказывался во власти вспышек гнева, которым был подвержен, подобно своему отцу.

Проучившись в школе примерно год и возвратившись домой на рождественские вакации, Оуэн был поражен известием, что Аухарад, о которой, казалось, все забыли и которой все пренебрегали, выходит замуж за джентльмена из Южного Уэльса и переезжает в его имение неподалеку от Абериствита. Мальчики редко ценят по достоинству своих сестер, но Оуэн стал вспоминать многочисленные обиды, которыми отвечал прежде на добро долготерпеливой Аухарад, предался горькому раскаянию и, не щадя в своем эгоизме чувств отца, принялся сетовать на предстоящую разлуку с сестрой, изрядно задев и раздосадовав сквайра непрерывными восклицаниями вроде: «Что же мы будем делать, когда Аухарад уедет?», «Как же у нас сделается скучно без Аухарад!». Каникулы Оуэна продлили на несколько недель, дабы он мог присутствовать на венчании, а когда празднества завершились и новобрачные уехали из Бодоуэна, мальчик и его отец воистину ощутили, как не хватает им тихой, ласковой Аухарад. Безмолвно и заботливо хлопотала она по хозяйству, угождая им и изо дня в день окружая их вниманием, а теперь, когда она покинула отца и брата, дом словно лишился своего благого духа-хранителя: слуги бродили потерянные, тщетно ожидая приказов и распоряжений, комнаты обрели облик неряшливый, заброшенный и печальный, утратив прежнее, лишенное всякой претенциозности изящество, даже самые огни в каминах горели тускло, неизменно обращаясь просто в кучу холодной золы. Потому-то Оуэн и не стал сожалеть о возвращении в Бангор, и это не ускользнуло от его глубоко уязвленного родителя. Сквайр Гриффитс был самолюбивым отцом.

Письмами в те дни обменивались редко. Оуэн обыкновенно получал всего одно послание из дому за семестр, да иногда отец навещал его лично. Однако в этом полугодии он не приехал к сыну, даже ни разу не написал ему вплоть до его возвращения из школы, и в канун этого события Оуэн был сражен вестью, что отец его вступил в новый брак.

Тут-то у Оуэна и случился один из приступов неудержимого гнева, тем более губительного по своим последствиям для его личности, что не мог найти выход ни в каких поступках. Новую женитьбу отца Оуэн воспринял не только как оскорбление памяти матери, что в целом свойственно детям, но более того, до сих пор он (справедливо) полагал себя главной привязанностью в жизни отца. Они так много значили друг для друга, а сейчас между ними навсегда встало что-то неуловимое, но вполне осязаемое. Ему казалось, что надлежало спросить и его мнения, заручиться и его разрешением. И уж само собою, его надлежало поставить в известность о предстоящем событии. В глубине души это чувствовал и сквайр и потому послал сыну составленное в принужденных выражениях письмо, лишь усугубившее обиду и горькое разочарование юноши.

Несмотря на весь свой гнев, едва только Оуэн увидел мачеху, как подумал, что никогда не встречал женщины столь прекрасной для ее лет, ведь она была уже не во цвете юности, и к тому времени, как сквайр взял ее в жены, успела овдоветь. В семействах немногих антиквариев, с которыми поддерживал отношения его отец, валлийскому юноше редко доводилось испытывать на себе силу женского очарования, поэтому ее манеры показались Оуэну столь пленительными, что он глядел на нее, не в силах оторвать взор, с восхищением, затаив дыхание. Ее грация, размеренность и неторопливость ее движений, самый звук ее голоса, столь сладостный, что едва ли не пресыщал слуха внимавшего, несколько примирили Оуэна с выбором отца. Однако он более чем когда-либо чувствовал, что между ним и отцом пролегла невидимая черта, что письмо, поспешно отосланное в ответ на отцовское, объявляющее о свадьбе, не забыто, хотя о нем и не упоминали. Он перестал быть наперсником и даже собеседником и товарищем отца, ведь новобрачная сделалась для сквайра всем, а сын утратил в глазах отца всякое значение, тогда как прежде он был его единственным сокровищем. Сама леди обращалась с пасынком неизменно заботливо и предупредительно, едва ли не навязчиво и подобострастно выполняя всякую его прихоть, однако он подозревал, что ее назойливое желание услужить лишено искренности. Раз или два, когда ей казалось, что на нее никто не глядит, Оуэн замечал на лице ее выражение затаенного коварства, и это открытие и множество иных мелких обстоятельств заставили его усомниться в том, что мачеха руководствуется чем-либо, кроме расчета. Выйдя за сквайра, миссис Гриффитс привезла с собою маленького ребенка от первого брака, мальчика примерно трех лет от роду. Это был один из тех проказливых, подмечающих чужие слабости насмешливых детей, что недоступны никаким увещеваниям воспитателей: проворный и озорной, он любил подшучивать над чувствами окружающих, поначалу словно бы не понимая, какую боль причиняет, но затем стал получать злорадное удовольствие от страданий тех, кого уязвлял; и потому суеверные слухи, что стали ходить в народе, будто он – колдовской младенец, подложенный в колыбель злыми фэйри, перестали казаться столь уж нелепыми и безумными.

Шли годы; и с возрастом Оуэн сделался более наблюдательным. Даже во время редких приездов домой (поскольку из школы он перешел в колледж) от Оуэна не укрылось, что в характере отца произошли разительные перемены, проявляющиеся и во внешнем поведении; постепенно Оуэн стал объяснять эти перемены влиянием мачехи, неуловимым, неощутимым для стороннего наблюдателя, но совершенно неодолимым. Сквайр Гриффитс перенимал взгляды и мнения своей жены, высказываемые ею с самым смиренным видом, и, сам того не осознавая,